dec 22, 1849 - День казни. На грани жизни и смерти

Description:

В 7 ч. утра Достоевский вместе с другими петрашевцами в закрытой карете отправлен на Семеновский плац.
А.Е. Врангель из окна своей квартиры на углу Литейного пр. и Кирочной ул. наблюдает в 8 утра за «вереницей двухконных возков-экипажей, едущих со стороны р. Невы вверх по Литейной улице»; узнав, что это везут на Семёновский плац петрашевцев, он отправляется туда. А.К. Мандерштерн сообщает ему, «что расстрела не будет, всем дарована жизнь, но что <...> по воле императора <...> процедура расстрела будет исполнена до конца».
Петрашевцам прочитан приговор о «смертной казни расстрелянием», переломлены над головой шпаги. Достоевский обнимает А. Н. Плещеева и С. Ф. Дурова. Жить остаётся несколько минут. Достоевский думает о брате.
Переживания Достоевского в ожидании смертной казни получили отражение в рассказе князя Мышкина («Идиот»).

По рассказу Н. А. Спешнева, в Петербурге стоял мороз в 21 градус, несмотря на это, петрашевцы должны были снять верхнее платье и простоять в рубашках во всё время чтения приговора. Ф.Н. Львов вспоминает: «Петрашевского, Момбелли и Григорьева повели, привязали к столбам и завязали глаза <...> Между тем на эшафоте все стояли очень прилично, у большей части была на лицах неизъяснимо спокойная улыбка, только один Тимковский пошёл к священнику исповедоваться. Достоевский был несколько восторжен, вспоминал "Последний день осуждённого на смерть" Виктора Гюго и, подойдя к Спешневу, сказал: "Nous serons avec le Christ". — "Un peu de poussière" («Мы будем вместе с Христом. — Горстью праха» — фр.), — отвечал тот с усмешкою».

Достоевский сообщает M.М. Достоевскому об этих минутах: «...троих поставили к столбу для исполнения казни. Я стоял шестым, вызывали по трое, след<овательно>, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты».

Приостановка казни и чтение рескрипта о помиловании.

Достоевский вспоминает: «Наконец ударили отбой, привязанных к столбу привели назад, и нам прочли, что его императорское величество дарует нам жизнь. Затем последовали настоящие приговоры».

Достоевскому зачитывают приговор: «За участие в преступных замыслах, распространение одного частого письма, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти, и за покушение к распространению посредством домашней литографии сочинений против правительства» по высочайшей конфирмации, «лишив всех прав состояния, сослать в каторжную работу в крепостях на 4 года и потом определить рядовым ».
«Мы, петрашевцы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния… в ту минуту … чрезвычайное большинство из нас почли бы за бесчестье отречься от своих убеждений … Приговор смертной казни расстрелянием … прочтён был вовсе не в шутку; почти все приговорённые были уверены, что он будет исполнен, и вынесли … десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти … но то дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись нам не только не требующими раскаяния, но даже чем-то нас очищающим, мученичеством, за которое многое нам простится!». Над приговорёнными переломили шпагу, а затем последовала приостановка казни и помилование.

По возвращении в Петропавловскую крепость Достоевский просит свидания с M.М. Достоевским, получает отказ и посылает ему прощальное письмо с описанием пережитого на Семёновском плаце; даёт распоряжения об отобранных у него книгах, рукописи «Детской сказки» и чернового плана драмы и романа; передаёт прощальные приветы. Майковым, С.Д. Яновскому, братьям, племянникам, просит сообщить о его судьбе дяде, тётке, сёстрам. О себе пишет, что «уже переиспытал столько в жизни, что теперь <...> мало что устрашит» его; сожалеет, что будет лишён возможности писать: «Я думаю, через 4-ре года будет возможно <...> Сколько образов, выжитых, созданных мною вновь, погибнет, угаснет в моей голове или отравой в крови разольётся! Да, если нельзя будет писать, я погибну. Лучше пятнадцать лет заключении и перо в руках». Однако он ободряет брата: «Знай, что я не уныл, помни, что надежда меня не покинула <...> Ведь был же я сегодня у смерти, три четверти часа прожил с этой мыслью, был у последнего мгновенья и теперь ещё раз живу! <...> Жизнь дар, жизнь — счастье, каждая минута могла быть веком счастья <...> Теперь, переменяя жизнь, перерождаюсь в новую форму <...> Я перерожусь к лучшему. Вот вся надежда моя, всё утешение моё».

Added to timeline:

Date: