7 Jan 1882 Jahr - «Парсифаль»

Beschreibung:

«В „Парсифале“, последнем труде гения, перед которым мы должны преклоняться, Вагнер попытался быть менее суровым и самовластным по отношению к музыке, позволив ей дышать свободнее. Мы не найдем здесь ни изнурительного, пристального изображения пагубной страсти Тристана, ни безумных животных воплей Изольды, ни велеречивого комментария бесчеловечной жестокости Вотана. Ни одна страница Вагнера не достигает красоты вступления к третьему действию и всего эпизода „Страстной Пятницы“. Вообще во всей опере оркестровое звучание всякий раз неповторимо и неожиданно, благородно и мощно: перед нами один из прекраснейших памятников во умножение непреходящей славы музыки». Так писал Клод Дебюсси, который, впрочем, любил не столько героев этой мистической драмы, сколько ее «декоративную сторону».

Над оперой, задуманной и написанной в расчете на акустические и сценические возможности Байрёйтского театра, Вагнер тщательно работал начиная с 1877 года, но первые наброски либретто восходят еще к 1857 году. После премьеры исключительное право постановки оперы сохранялось за вагнеровским театром-храмом в течение тридцати лет, так что в Италии «Парсифаль» стал известен лишь в 1914 году. Это немало способствовало росту таинственного очарования, которыми сюжет и музыка обладали уже сами по себе, невзирая на всевозможные критические отзывы, искренние или лицемерные. В одном из писем Людвигу II Баварскому от сентября 1880 года Вагнер сам заявлял: «Как может спектакль, в котором на сцене открыто явлены самые возвышенные таинства христианской религии, быть поставленным в театрах... на тех же подмостках, на которых в остальные дни удобно разместилась фривольность?.. Вот почему я должен подыскать сцену для моего спектакля, чтобы посвятить ее ему; этой сценой может быть только мой театр Бюнен Фестшпильхаус в Байрёйте... Только там и нигде более должен ставиться „Парсифаль“ во все будущие времена». В 1913 году монопольное право постановки отменила вдова Вагнера Козима. Это было мудрое решение, так как миф о некоем исключительном вагнеровском фестивале, превосходящем все, что только может происходить в музыкальном мире, имел, как все мифы, один важный недостаток — отсутствие развития. Верно, что, как писал Дж. Б. Шоу, «первые постановки в Байрёйте были далеко не прекрасными. Вокальная часть порой была посредственной, а порой и просто плохой. Некоторые певцы напоминали не что иное, как живые пивные бочки, и нисколько не трудились ограничивать себя, чтобы быть в форме — а ведь это неотъемлемая часть искусства любого акробата, наездника или боксера. Женские костюмы были стыдливы и глупы». Вместе с тем ни одна опера Вагнера не звучала и не звучит так хорошо в зале Байрёйтского театра, как «Парсифаль». И именно качество звучания вызвало благорасположение критики.

То, что составляет основу оперы, ее литературный источник и сюжет, обретает особую яркость в свете музыкальных идей автора. Сущность этих идей наиболее явственно проступает в описании торжественных, благоуханных обрядов Грааля: в изображении сверкающей чаши, света, нисходящего с таинственных высот и омывающего праведных; в хоралах рыцарей и служек, отличающихся полуметаллическими, полупрозрачными тембрами, которые до сих пор были неслыханной вещью в европейской музыке, разве что мы можем найти некоторое предвосхищение в оркестре Берлиоза, в Реквиеме Брамса, в сочинениях Габриели и поэмах Листа, в «Тангейзере» и «Лоэнгрине». В противоположность и почти наперекор величественному священному фасаду, которому соответствуют изысканные, чистые тембры, располагаются эпизоды, где персонажей обволакивает хроматическая муть, порой вспыхивающая двусмысленным блеском, порой же замаскированная цветовыми сгустками, под которыми невозможно более различить ни гармонического смысла, ни секретов оркестровки. В этих зонах, лишенных света, находятся страдальцы, такие, как Амфортас, поистине трогающий сердце слушателей, или загадочные персонажи, как Кундри и Клингзор, или девы-цветы, эти изнеженно-праздные гейши, которые для Вагнера олицетворяют чувственное упоение, любовный экстаз (единственный противовес Граалю).

На полпути между этими двумя сферами — протяжная и нежная мелодия Страстной Пятницы, сокровенная, импрессионистская, свежая и утешительная, имеющая некоторые подобия в европейской музыке (вспоминается вступление в «Хованщине»), но остающаяся уникальной благодаря изображению мистического обручения человека с природой. Здесь, когда драма переходит в кроткую исповедь, ее идейный смысл проявляется во всей глубине и с большей силой, чем в программных сценах обсуждения проблем Грааля и различных прений как внутри, так и вне храма. Помимо глубоко волнующих, как мы уже говорили, признаний Амфортаса, привлекает также конфликт, лежащий в основе драмы и преобразованный в очень человечную музыку. Это страх перед плотским грехом. Если Шопенгауэра чувственное наслаждение составляет «иллюзию человека, полагающего, что он действует ради собственного блага, в то время как он лишь удовлетворяет потребность своего вида», для его «ученика» Вагнера пол таит еще большие опасности. Это бич любви, терзающий человека конца XIX века вплоть до изнеможения, до истерики. Так Кундри измучена своими инстинктивными порывами, а Парсифаль отстраняется от нее и затворяется в монастыре. Отношения полов достигают здесь высочайшего напряжения, которое не только выдает психологическую боязнь или физическую патологию, но отражает душевные переживания всякого человека. Эта опера, которая считается более предназначенной для слуха, нежели для глаз, обладает благодаря театральному воплощению еще и мощным, захватывающим сценическим воздействием.

Zugefügt zum Band der Zeit:

Datum: